Архетип пень-человек дублируется в поговорке: Прибился, что при-дорожный пень [2. Т. III]. Этот же универсальный прообраз просвечи-вается и в загадках о пне/пнях: «Стоит Ермак, на нем колпак / Не шит, не бран, не поярковый»; «Стоят старички, на них белы колпачки / Не шиты, не мыты, не вязаны» [11]. В этих природно-экзистенциональных образах проявляется их человеческая сущность. Предпосылкой такому восприятию обычно служит особое психологическое состояние, в котором пребывает очевидец происшествия в тот момент, когда он принимает березовый пень за человека, да еще мало ли что задумавшего: «Я сам лично иду, а темно уже было, смотрю, человек стоит. А я небольшой был так, боюсь: “Как же, человек', мало ли чего он стоит (...)” Потом иду- иду, подошел. А березовый пенек стоит, и всё. А будто человек (курсив наш. -Н.К.), хоть лопни...» [10. 134. № 33].
Архетип пень-человек пульсирует даже в частушках: «Я вчера в Сен-ном Ручью / Целовал не знаю чью: / Думал, в кофте розовой, / А то пень березовый»; «Край дороги обнимает / Ванька пень березовый: / Думает, его милашка / В новой кофте розовой» [10. 68. № 126]; «Целоваться не умеет - / Это что за паренек! / Целовал бы, в самом деле, / Он березовый пенек» [7. С. 165]. Подобные воззрения формировались в первобытном сознании под воздействием представлений о возможности брачных отношений между человеком и деревом [12]. С этими верованиями связана и загадка о пне: «Летом - девушка, зимой - молодушка» [11].