ФУНКЦИИ СВЕЧИ В ОБРЯДАХ

Многовековая практика использования свечей в разнообразных ритуальных действиях привела к тому, что в обыденном сознании они стали восприниматься главным образом как атрибут, необходимый для создания определенной атмосферы, дающей ощущение неординарности проживаемого момента, будь то отпевание, венчание, святочное гадание или праздничный ужин. Естественно, что подобное представление сильно обедняет те многочисленные функциональные особенности, которыми наделило свечу традиционное народное сознание.

Свеча привычно воспринимается как атрибут христианский, что справедливо лишь отчасти, поскольку имеются данные, позволяющие отнести использование свечей в различных ритуальных действиях ко времени, предшествовавшему периоду возникновения и распространения христианства.

Кроме того, у свечи как ритуального атрибута были предшественники — факелы, разного рода светильники с твердым или жидким наполнителем, кадильницы и проч., но на определенном этапе свеча оказалась адекватной заменой и настолько органично вписалась в систему народных представлений, что нередко стала восприниматься чуть ли не более естественно, чем замещенный ею начальный атрибут. Отметим сразу, что существующий обширный материал по свечам в собственно церковных и магических ритуалах привлекался в статье в минимальном объеме и только в тех случаях, когда это требовалось. Поскольку предлагаемая статья является лишь частью работы, посвященной функциям свечи в обрядах перехода, в ней рассматривается только материал, имеющий отношение к обрядам и ритуалам, связанным со смертью, погребением и поминовением. Поэтому результаты сравнительного анализа функционирования свечей по всем переходным обрядам и обобщающие выводы по специфике восточнославянской традиции будут даны в заключении, когда выйдет оставшаяся часть работы о функциях свечи в свадебных обрядах и в обрядах рождения.

Целью статьи стала попытка выяснить, что именно сохранила русская (и, шире, восточнославянская) традиция из общеславянских традиционных функций свечи в обрядах смерти и обладает ли она неким блоком собственно русских воззрений, отличных от общеславянского фонда. Соответственно основным источником статьи стали данные русского и восточнославянского фольклора и этнографии, любые же другие, относящиеся к южно- или западнославянской, балтийской, западноевропейской и другим традициям вводились в качестве дополнительных и иллюстративных. Хотя, и это необходимо подчеркнуть, именно южнославянские, в частности сербские и македонские, представления о роли свечей в погребальных обрядах послужили отправной точкой для написания этой статьи. Если исходить из общеславянского материала, не вызывает сомнения тот факт, что у южных славян на редкость полно сохранились наиболее древние представления о разноплановом статусе свечи и ее многофункциональных особенностях в обрядах, связанных со смертью, погребением и поминовением.

Достаточно упомянуть известные работы С. Зечевича (1978, 1982), С. Милосавльевича (1913), В. Николича-Стоянчевича (1974), посвященные существующим у северо-восточных сербов обрядовым действиям со смертной свечой, а также записи Д. Джорджевича (1958) и 3. Пантича (1994) о гораздо менее известных славской и райской свече, аналогов которым в восточнославянской и — уже — в русской традиции, пожалуй, не отыскать. Кроме того, в непосредственной связи с темой особенностей функционирования обрядовых свечей, оказалась тема зрения представителей мира живых и мира мертвых. Она возникла в данном контексте в связи с рассмотрением особых ритуальных действий, которые были призваны сделать возможным не только сам переход умирающего в мир «иной», но и гарантировать попадание души умершего в нужное место, его адаптацию и приобретение (или сохранение) необходимого статуса для нормального «существования» в том мире. Способность или неспособность видеть и визуально контактировать с подобными себе или с представителями «иного» мира, как показывает имеющийся материал, была весьма существенной частью в развернутой многоуровневой структуре древних взаимоотношений различных миров, и свече, причем не только как источнику света, в этих представлениях отводилась важная роль.

В объемном блоке существующих в русской традиции примет «на смерть» самую многочисленную группу составляют приметы, воспринимаемые зрительно. Среди них подавляющее большинство связывается с огнем, а также не посредственно со свечами: «Человек, которому привиделся вечером огонь на кладбище или огонек свечи в лесу в ночное время, должен был, согласно верованиям, скоро умереть. Поскольку вечером на кладбище люди не ходили, как и не ходили ночью в лес со свечой, верили, что это души предков дают знак собираться в мир иной. Видение падающей с небосклона звезды пророчило смерть кому-либо из членов деревенской общины, а не обязательно тому, кто ее заметил». Отношение к горящему огню или зажженной свече как к знаку приближающейся смерти трудно объяснить уже потому, что общепринятым, идущим из глубокой древности символом смерти считается погашенный светильник (перевернутый факел, потухший огарок и т. д.). Огонь свечи, горящий в неурочное время на кладбище, однозначно воспринимался как проявление «иного» мира, он получил название «блуждающего огонька», но сущность его объясняли различно.

В основу было положено все то же представление об огненной природе души, причем души любой, как нормального, благополучного покойника, так и неблагополучного, выпадающего из нормы. Поэтому, с одной стороны, в блуждающих огнях видели души людей добродетельных, «которые, в отличие от душ грешных, имеют право посещать свои тела, они стоят над их могилами в виде свечек» (сев.-рус.), и даже про свечи, горящие по ночам на болоте, говорили, что это праведные души людей, утонувших в трясине и жалующихся Богу на свою напрасную смерть (зап.-рус.). Из сказанного явствует, что блуждание кладбищенских огоньков народное сознание объясняет передвижениями душ умерших. Как известно, они (души) в полном праве ходить ночью по кладбищу, поэтому, собственно, в такое время там нечего делать душам живым.

С другой стороны, у восточных славян (отдельные упоминания вполне могут считаться общеславянскими) было довольно широко распространено следующее представление: огни на кладбище и тем более огни болотные — это души особо грешных покойников, которых не пускают ни в рай, ни в ад, и они вынуждены вечно скитаться: «По поверьям такой огонек нередко сопровождает и убитых, погубленных, не находящих после смерти успокоения людей. На Новгородчине считали, что „огонек-свечка" может гореть там, где убитый не крещеным младенец сторожит подземные сокровища»; «в одном месте в Тамбовской губ., по уверениям поселян, видны горящие свечи, потому что там хоронят удавленников и опойцев; в другом месте рассказывают, как на могиле безвинно повешенного теплилась свеча, пока не совершили по нем поминок...». Еще более мрачные поверья об огнях, появляющихся ночью на кладбище или на болоте, славяне традиционно связывали с колдунами, вампирами, водяными и русалками. Согласно этим представлениям, кладбищенские огни уже не ассоциировались непосредственно с блуждающими душами умерших, но зажигались упомянутой нечистью с целью заманивания на погибель припозднившиеся живые души. Эти верования нашли отражение как в бытовом мифологическом рассказе, так и в сказках: шел раз солдат на побывку, а дорога ведет мимо кладбища.

«Видит — на одной могиле огонек светит. „Что такое? Дай посмотрю". Подходит, а возле огня [мертвый] колдун сидит да сапоги тачает...» (Тамбов, губ.). Судя по всему, именно эти представления о блуждающих огоньках как об опасных грешных душах наиболее близки к исходным: самым важным в них является то, что такая душа лишается покоя и обречена вечно скитаться между небом и землей, приобретая вредоносные черты демонического существа, и уже в качестве такового она становилась невидимой, незримой. Увидеть ее, распознать ее демоническую природу и попытаться противостоять ей или суметь обезвредить было дано далеко не всем (отсюда и запрет для живых ходить без нужды ночью на кладбище, в лес, на болото и в другие не менее опасные места). Чтобы лучше понять природу этих представлений, стоит обратиться к существующему до сих пор на Русском Севере делению огня на чистый, принадлежащий к культуре, каковым считается высеченный при помощи огнива или добытый трением, одним словом, «живой огонь», и нечистый, принадлежащий природе, который, как правило, четко ассоциируется с «иным» миром. Именно таковым, нечистым, представляется в традиционном понимании огонь на кладбищах и болотах или огонь заклятых кладов, он связан с нечистой силой и без сомнений опасен для человека.

Возвращаясь к визуальным приметам «на смерть», непосредственно связанным со свечами, отмечаем, что виденное трактовалось на основании наблюдения как за пламенем (цвет, «стиль» горения, самостоятельное внезапное затухание, направление дыма после загашения), так и за «рубашкой», т. е. за самой свечой (ее «телом»), когда принималось во внимание количество одновременно горящих свечей, место, где они горели, направление при падении, образование натеков и т. п. Так, например:

а) «...если свеча горит синим пламенем, — это знак, что в доме или недалеко от дома вьется дух умершего, другими словами, примета близкой смерти»;

б) «...воск, оплывающий вокруг свечного фитиля, могильный саван, предвещающий смерть в семье»;

в) варианты русской приметы, связанной с запретом зажигать в одном помещении три свечи одновременно, — «это грозило смертью кого-либо из домашних» (то же у белорусов Полесья): «три свечи, горящие в одной комнате, предвещают несчастье для хозяев (для семьи)», и более конкретизировано — «три свечи на столе одновременно — к покойнику»;

г) явным знаком того, что больной умрет, считалось «если при соборовании дым из кадила или от потушенных свечей уходил в дверь»;

в качестве варианта можно привести примету-гадание: «если дым из трубы дома стелется по земле, то больной умрет, но если поднимется прямо вверх, то жив будет», или: «...если при соборовании свечи упадут комлем к порогу» (здесь четко просматривается параллель свеча — человек, так как комлем к двери — то же, что ногами вперед, а обычного покойника, как известно, именно так и выносят), и т. д. В разряд упоминаемых визуальных примет «на смерть» войдет также и привидевшаяся во сне свеча или свечи, так как здесь может сказаться привычное для ассоциаций со смертью и покойником четное число. Причем даже множество горящих свечей (словно в церкви во время службы) нередко воспринимается как знак смерти. В связи с этим интересен следующий рассказ: «(...) Накануне я сон видела... перед смертью моей мамы (мать информантки умерла в блокаду от голода. — А. К). Мне приснилось, что она как будто стоит... ну, как на сцене, как артистка какая-нибудь... красиво одетая, выглядит хорошо. И ее вроде как провожают... [и поэтому] множество свечей вокруг горящих. И вроде как она говорит, что еще надо, мало свечей. И тетя Соня тут (в то время находившаяся в Нерехте. — А . Н.) и просит у мамы: „Оля, дай мне хоть одну свечечку!" [комментарий информантки: А у нее в то время как раз дочка Нина умирала, вот ей свечка-то, видно, и нужна была]. А мама ей и говорит, что не даст, потому что ей самой свечей не хватает...». Горящие свечи в приведенном рассказе явно выступают в качестве необходимого активного атрибута перехода, без которого (или когда этот атрибут наличествует в недостаточном количестве) он (переход) может оказаться невозможным, о чем свидетельствует отказ поделиться, причем с очень близкой родственницей, хотя бы одной-единственной свечечкой.

Расшифровку «свеча — к смерти» дает и большинство сонников, но, поскольку далеко не всякая свеча может считаться символом смерти, в толкованиях приобретают важность условия, которые делают ее таковой, например: «Восковая свеча — к покойнику. Другие свечи — хорошо, клад найдешь. Зажигать свечу — к счастью, гасить — к несчастью». Таким образом, первым значимым моментом оказывается материал, из которого изготовлена свеча (это, как правило, воск), а второй момент — то действие, которое совершается в отношении свечи (наиболее часто это традиционное ее загашение).

А.В.НИКИТИНА. ФУНКЦИИ СВЕЧИ В ОБРЯДАХ, СВЯЗАННЫХ СО СМЕРТЬЮ, ПОГРЕБЕНИЕМ И ПОМИНОВЕНИЕМ.