Хороводная игра "Ящер" и ее интерпретации.

17 августа 2016

"Итак, на наш взгляд, в сюжете игры «Ящер» отражена не борьба двух тотемов и смерть одного из них (Федорова), не мужская инициация, во время которой юноша наделяется чертами богатыря-змеевича (Бернштам), а имитируется брак девушки с огненным змеем-покрови­те­лем (коитус). Нужно заметить, что, скорее всего, игра «Ящер» изначально была весенним ритуалом, в репертуар святочной вечерки она попала уже позднее (как, впрочем, многие хороводно-игровые весенние песни).

Возникает вопрос: с какой же целью разыгрывался ритуальный брак девушек (девушки) с огненным змеем? Здесь однозначно ответить сложно. Интерпретаций может быть целый ряд.

1. Если принять идею инициаций, то можно частично согласиться с интерпретациями Т. А. Бернштам и В. П. Федоровой: условный (ритуальный) брак с мифическим покровителем наделял «инициируемых» брачной способностью, делал их готовыми всупить в реальный брак. Но брачной способностью при этом наделяется не юноша, а девушка, вступающая в условный брак с мифическим существом.

Змей – носитель повышенной эротической энергии – в то же время влиял и на плодородие. Можно предположить, что в этом ритуале он таким образом передавал эротическую энергию достигшей брачного возраста девушке и наделял ее плодородящей способностью.

Одна из слабых сторон подобной трактовки состоит в том, что логичнее, чтобы женщину эротической энергией (которую можно трактовать и как своеобразную «школу брачного мастерства») наделяло женское мифическое существо – покровительница, а не покровитель. Поскольку последний (как и мужчина) этой энергией (или плодами этой «науки») должен пользоваться. Но в игре Яша – явно мужской персонаж.

2. «Идея инициации» может дать и другую трактовку былого ритуального смысла игры. Возможно, что дело здесь совсем не в передаче «эротической энергии», а … в потере девственности.

Так, у некоторых народов, стоящих на архаической ступени развития, суть женской инициации состояла именно в этом. Л. А. Абрамян в статье «Мир мужчин и мир женщин: расхождение и встреча» пишет о том, что женская инициация у австралийских аборигенов состояла в нарушении девственной плевы («вагинальная инзиция») [Абрамян. С. 120]. Если допустить, что когда-то в архаические времена это было присуще и тому сообществу народов, откуда вышли славяне, то тогда можно согласиться с тем, что хороводные игры с их брачно-эротической семантикой сохранили в рудиментарном виде воспоминание об этом. Ведь утрата (передача мужчине) венка означает утрату девственности. Это более приближено к сути игры, чем простое утверждение о том, что инициация состоит якобы в том, что девушки, участвовавшие в весеннее-летних хороводах, приобретают статус «девиц на выданье», т. е. становятся готовыми вступить в брак. Почему участие в хороводах дает им эту способность? Этого никто из пишущих об инициациях не объяснил.

Если согласиться, что женская инициация состояла в ритуальной утрате девственности, то предложенная трактовка символико-мифологического смысла игры «Ящер» может стать одним из таких объяснений. У австралийских аборигенов сами люди проделывали над инициируемыми девушками своеобразную «хирургическую» операцию, подобную мужскому обрезанию. У других же народов эта роль могла передаваться предку-покровителю, который и сам получал при этом эротическое удовольствие (что было и его ублажением, умилостивлением), и девушек «физиологически» подготавливал к вступлению в брак с мужчиной. Такой ритуал можно было бы еще назвать своеобразным «правом сюзерена»: сначала девушка должна была пройти через брак с мифическим покровителем, а только потом могла вступать в нормальный, людской брак.

Конечно, в хороводной игре подобный смысл может только просвечивать, еле проявляться за позднейшими символическими переосмыслениями и перекодировками.

3. А теперь отодвинем в сторону «идею инициации» и предположим совсем иное. Пробудившийся от зимней спячки мифический змей (см. раздел «Сретенье») начинает жить своей жизнью и проявлять свои функции (греметь громами, влиять на плодородие, охранять вверенные ему поля и виноградники и т. п.). Просыпается и его любовная (эротическая) энергия. Любовное томление заставляет его наблюдать за земными девушками (выше мы уже говорили, что любовные отношения со змеихой для него недопустимы) и выбирать себе «любу». Люди, которые ощущали себя целиком зависимыми от своих мифических покровителей, на протяжении всего календарного цикла так или иначе общаются с ними: ублажают, приносят жертвы, приглашают на ужин, заключают договоры и соглашения с тем, чтобы заручиться поддержкой покровителей и не рассердить их. Зная эту любовную тягу змея-покровителя к девушкам, людской коллектив готовит ему «невесту» из числа девушек, достигших брачного возраста и отдает ему эту «невесту» в жены. Игра «Ящер» могла, опять же в рудиментарном виде, сохранить воспоминание о ритуале, который, вполне возможно, имел место в действительности. Ведь сохранились свидетельства о том, например, что у индейцев майя ежегодно одну из девушек во время специального обряда бросали в озеро, где обитал мифический змей. При этом ее отдавали не на съедение змею, а ему в жены! Вполне можно предположить, что подобный обычай был присущ и тому сообществу народов, из которого вышли славяне. Ведь не случайно фольклор сохранил не только мотив похищения змеем женщин, но и в переосмысленном виде мотив (в сказках и легендах) отдачи женщины змею. Здесь уже позднее переосмысление: не в жены, а на съедение.

Сюжет песни условен. В нем брак со змеем-покровителем так же условен или символичен. Возможно, что этот условно-символичес­кий сюжет заменил имевший место в действительности ритуал, во время которого змею отдавали в жены одну из девушек селенья (или сохранил воспоминание о нем).

4. В мифологическом сознании любовная связь девушки со змеем-покровителем не осуждалась и не воспринималась как нечто сверхъестественное. Это было своеобразной платой за покровительство, но для самой девушки она не была желанной (если, конечно, он не успевал ее сразу обольстить), т. к. в этом случае она рано или поздно переходила в мир иной. Избранницу змея болгары называли «жива умряла» (живая умершая) [Виноградова. Связи], подчеркивая тем самым ее одновременное нахождение в том и этом мирах. В некоторых болгарских мифологических песнях поется о том, что девушка при удобном случае старается избавиться от мифического любовника [ПЮС].

Можно предположить, что игра «Ящер» была одним из «отгонных» ритуалов. Ее участницы обманывают своего змея-покровителя, показывая, что среди них нет свободной, «чистой», целомудренной. Все они уже вступили в брачный союз с Ящером (= другим змеем). Потому здесь он не может выбрать себе «любу». То есть участие в этой хороводной игре могло быть своеобразной формой вежливого отказа покровителю: нельзя рассердить, обидеть, но можно обмануть, показав, что ты уже утратила невинность и чистоту – непременные условия любовного союза с мифическим змеем.

5. Отгонная семантика могла быть иной. Выше уже отмечалось, что змей избегал инцеста. Его сестра-близнец змеиха к инцесту стремилась. Возможно, потому они и стали антиподами. Змей не выносил присутствия змеихи, что должно было быть хорошо известно людям. Этим и могли воспользоваться девушки тогда, когда необходимо было избавиться от змеиных любовных притязаний.

Существует целый ряд фольклорно-этнографических фактов, подтверждающих, что даже простое упоминание об инцесте или малейший намек на его возможное совершение заставляли змея-любов­ника оставить в покое девушку (позже женщину-вдову) (см раздел «Инцест»). Могла ли быть намеком на инцест игра «Ящер»? Как мы уже говорили, разгрызание орехов – метафора коитуса. Но, соединяя Змея-Яшу с земными девушками, мы не принимали во внимание значение лещины как змеиного дерева (на что указала еще Федорова). Многочисленные факты, подтверждающие змеиную семантику лещины, приводит Т. А. Агапкина в «Славянских древностях» [СД III]. При внимательном рассмотрении этих фактов оказывается, что семантика эта не только змеиная, но и женская, иными словами, лещина – дерево змеихи (как дуб – дерево змея). (...) В нашей хороводно-игровой песне Яша-Ящер сидит в ореховом кусте (локусе змеихи!) да еще и «орешечки лущит», что можно интерпретировать как инцест со змеихой! Показывая его символически, девушки-участницы ритуала тем самым пытались отпугнуть змея от хоровода (а может быть, в дальнейшем от всех хороводов), обезопасить себя. Ведь они участвовали в «змеихином» ритуале, были заодно с ней (или уподоблялись ей), были причастны к разыгрываемому инцесту – змей к ним больше не мог подступиться.

К сожалению, поздний материал не сохранил всех нюансов, связанных с бытованием этой хороводной игры. Она дошла до нашего времени уже не столько как мифологическая, сколько как поэтическая структура, как много раз перекодированный и переосмысленный текст. В своих интерпретациях мы лишь в той или иной степени приближаемся (а можем, и совсем не приблизиться!) к ее архаическому смыслу, который вполне может так и остаться загадочной «вещью в себе», о чем в свое время писал еще Дж. Фрэзер [Фрэзер].

А чтобы быть уверенными, что архаический смысл здесь все-таки был, необходимо предпринять поиски и сравнительно-типологи­ческий анализ подобных ритуалов у других славянских и (шире) индоевропейских народов. И в этом дальнейшие перспективы исследования".

Поделиться: