Колода и леший.

Иное дело, когда контакт с параллельным миром ритуально регламентирован. В этом случае сидение человека на пне обеспечивает достижение им желаемой цели: «... сидит пастух на осиновом пне, а перед ним целая артель врагов, а посередине один такой большой-болыной.

Лесовой ему, подумавши, и говорит: “Бери вот этого, кривого, он тебе послужи”» [18], т.е. поможет пасти в лесу коров в соответствии с заключенным договором.
С воззрениями на пень сопоставимы представления о колоде/колоди- не, и прежде всего о вырванном с корнями дереве или о толстом стволе упавшего дерева. Обильный такими колодами, заваленный буреломом лес, именуясь колодливым, колодистым, символизирует царство смерти. В контекст, определяемый подобным лесом, наиболее органично вписывается леший, в чьем образе есть признаки и предка, и покойника: «... дядька, - говорит, - болыпущий-болыпущий.

И вот, - говорит, - он прямо через колоденья шагал» [10. 93. № 158]. В мифологических рассказах леший устойчиво локализуется на колоде, обнаруживая связь с ней, обусловленную определенными верованиями: «... близь дороги, на колоде, сидит мужик, около него винтовка и кузов с хлебом» [19]. По иной версии, присев на колодину, крестьянин видит, а точнее, обретает здесь возможность увидеть лешего в облике «солдата в старинной форме еще» [10. 93. № 157], то есть в нем есть признаки человека, жившего на белом свете в давние времена. Однако наиболее распространенной является коллизия, когда леший обращается к человеку с приглашением: «Дедушка, садись со мной на одну колодинку» [10. 73. № 75]. Или: «Мужик! Садись, - говорит, - на колодину (курсив наш. - Н.К.)» [10. 73. № 85].
Этим экзистенциально-природным объектом обозначается близкое присутствие потустороннего мира. Не случайно леший, сидевший в облике охотника на колоде, посылает мужика, который искал в лесу пропавшую лошадь, на явную гибель. Заманивая призрачным видением его вороного, лесной «хозяин» направляет несчастного прямо к медвежьему слопцу-ловушке [12]. Связь колоды с миром мертвых наглядно проявляется в быличках, где именно под ней находят мертвой корову: «Хозяин (лесной. -Н.К.) сказал, говорит: “Коровамертва, лежит, - говорит, - под колодиной”» [10. 184. № 15]. «И на другой день коровушку нашли мертву. Запихано туды, под колодину (курсив наш. - Н.К.). Так одва достали» [10. 73. № 148]. Притом рассказчики подчеркивают, что сама по себе она туда никак не могла попасть. Заметим, что трансформация мотива, основанного на этой модели, со временем происходит, например, в частушке, где мифологическая коллизия обытовляется: «Мы с товарищем вдвоем / Ходили по смородину. / Испугалися волков, / Забились под колодину» [7. С. 229].

Н.А. КРИНИЧНАЯ. «Пень да колода»: слово, образ, символ.