Былички и поверья о полуднице. Часть 5.

БЫЛИЧКИ И ПОВЕРЬЯ О ПОЛУДНИЦЕ. ЧАСТЬ 4.

Итак, мы убеждаемся, что при известных локальных различиях у славян едина не только сама модель мифологических солярных женских образов, связанных с полем, но и их историческая трансформация в «буку», в существование которой уже не верят взрослые, по которой по традиции пугают детей до настоящего времени. Даже переодевание с этой целью стариков, т. е. использование маски полудницы, совпадает в нашей северной деревне и в Праге. Приведенные примеры и наблюдения собирателей и исследователей достаточно убедительно говорят о том, что перед нами единое древнее общеславянское поверье, варьирующееся лишь в отдельных деталях, но по существу меняющееся не столько в традиции разных народов, сколько во времени.

Если мы с достаточными основаниями можем в отношении славянских народов говорить о едином праисточнике представлений о полуденном божестве, то несколько по-иному дело обстоит с взаимоотношениями русских поверий о полуднице и мифологией угро-финнов. В славянских поверьях полудница предстает как опасное, страшное, смертоносное существо, несущее гибель, недаром А. Блок говорит об «ужасе», который возбуждает в нем услышанное в Боблове поверье «Она мчится по ржи». Это солярный дух, воплощение губительного солнечного удара. Б системе угро-финской мифологии оно прежде всего мать-ава, хранительница поля. Именно тот образ рядом своих функций и прежде всего связью с цветущей рожью близок к славянским полудницам.
Покровители и хозяева поля постоянно упоминаются в мордовских моляпах, свадебных и календарных обрядах. «Наиболее резкие отпечатки язычества, — писал этнограф. Масленников, — сохранились в верованиях мордвы. Они еще знают Пакся-аву, или полевую старуху». Н. Масленников установил, что каждая деревня имеет свою Пакся-аву, свою хранительницу поля, она безвредна для человека до Семенова дня (17 августа), после которого ее следует остерегаться. Он сообщал, что во время жатвы при ночевке в поле перед сном молятся богу и Пакся-аве .
У эрзи еще недавно существовал обычай оставлять в поле некоторое количество колосьев и, связав их, класть в середину дар Розь-аве, т. е. покровительнице, хозяйке ржи. И. И. Смирнов сообщал, что мокша и эрзя в равной степени убеждены в существовании особых «хранителей» возделанных человеком полей. Таковыми он считает у мокши Паксязыр-аву, у эрзи — Паров-аву. По представлениям вятских черемис, поля бережет полевой дух Кавн-Юмо.
Помимо этих, достаточно далеких от русской полудницы, представлений о хозяевах поля (очевидно, исконном слое в угро-финских верованиях), в них обнаруживается и другой пласт верований, образная система которых более близка к славянским полудницам. Так, например, у пермяков II. И. Смирнов обнаружил рассказ о Бун-шорике, которую он, имея на это основания, прямо назвал полудницей: «Период цветения ржи представляет собой у пермяков время деятельности Бун-шорики, полудницы. Она расхаживает по межам и волнует цветущую рожь». «И былое время, — сообщает он вслед за этим, — пермяки в полдень забирались в избы, закрывали окна кошмами и сидели тихо. Детей не выпускали на улицу, у баб, которые выходили колотить холсты, десятник отбирал их».
О пермяцкой полуднице писал и В. М. Янович: «Православный пермяк верует в множество других второстепенных духов. В поле живут полудницы». Он дает и описание полудницы: «Полудница по виду — здоровенная баба, всегда одетая в вывороченную навыворот шубу. Ровно в полдень она выходит из земли позавтракать, и тогда ей не попадайся: в припадке злости она может съесть всякого, в остальное время она — существо безобидное».
О близости к русской полуднице некоторых представлений угро-финнов о богине, живущей во ржи, говорят и зырянские материалы конца XIX в.: В. В. Кайданский упоминает зырянскую «богиню, живущую во ржи и охранявшую ее», по имени «полбзиича». «Теперь, — пишет он,— вера утрачена» и добавляет, что боятся ее только дети, старики же считают, что она ушла куда-то, рассердившись на маловерие. Имя богини «полозиича» (nonoflninja) в словаре П. Савваитова переводится как полудница, «которая, по мнению зырян, живет во ржи» . Все это дает основание принять точку зрения Н. С. Трубецкого, усматривавшего в мифологии угро-финских народов, в частности в мифе о богине, ходящей в полдень по полю и вступающей в разговоры со жницами, влияние славянской полудницы.
Склонен констатировать славянское влияние на поверья о так называемых растительных демонах и эстонский исследователь О. Лоритс, считающий, что именно в этом разряде эстонских поверий особенно ощутимо влияние чужой мифологии. Он, с одной стороны, устанавливает наличие немецкого влияния в поверьях Западной Эстонии, а с другой стороны, ставит вопрос: не является ли русская полудница прототипом одного образа восточноэстонских поверий, а именно — «ржаной девушки», которой в период цветения ржи следует бояться в полдень? Учитывая сложность генетических связей эстонской мифологии с поверьями приволжских и пермских угро-финнов, Лоритс отмечает бесспорное влияние на последние русских поверий.
Таким образом, соответствия некоторых угро-финских и русских версий о духах поля, в частности о полдневных женских духах, объясняются не только общетипологическими предпосылками, но и конкретным славянским влиянием па мифологию ряда угро-финских народов.

Э. В. Померанцева. МЕЖЭТНИЧЕСКАЯ ОБЩНОСТЬ ПОВЕРИЙ И БЫЛИЧЕК О ПОЛУДНИЦЕ .