Определенно связано с растительностью и одно изображение богини на камне Тиуновского святилища (рис. 9), которое является вторым по значимости в композиции. Это — женская фигура с ветвью в правой руке, изображенная недалеко от Мирового дерева, слева от которой находится какое-то строение, внизу буква Ж, а справа подпись. Строение И.Ф. Никитинский трактует как юрту или чум, однако маковкоподобный верх, придающий ему сходство с христианской церковью, судя по опубликованному рисунку, был сделан одновременно с изображением здания (какие-либо линии, отделяющие его от основного сооружения, отсутствуют), что противоречит его интерпретации этого объекта как юрты. Крест над сооружением, судя по трассологическому исследованию, был высечен позднее. В центральной части сооружения изображены два вертикально расположенных ромба. Безусловный интерес представляет надпись, поскольку это единственная известная нам подпись к изображениям языческих богинь. Однако она ставит больше вопросов, чем дает ответов.

Хоть с земной растительностью наиболее тесно и наиболее логично была связана Мать Сыра Земля, однако средневековые источники упоминают и других славянских богинь, также связанных с растительностью. Чешская Mater verborum отождествляет Живу с античной богиней плодородия Церерой. Польский писатель Я. Длугош соотносит эту Мать и богиню плодов уже с другой славянской богиней Маржаной, которая, как будет показано ниже, была связана уже не с жизнью, а со смертью. «Жива, богиня полабов» упоминается средневековым немецким хронистом Гельмольдом. Данное имя традиционно переводится как Жива, однако в оригинале рукописи стоит Siva, т.е. немцы называли ее Сивой. Интересно отметить, что почитание этой богини, равно как и некоторых других богов, вышло даже за пределы собственно западнославянского ареала. Древнеанглийские источники отмечают, что в X в. в Англии, кроме германских божеств почитались также языческие боги Флинн (Flinn), Чернобог (Zemobok) и богиня Сиба (Siba, Seba, Sjeba), последняя в виде красавицы с длинными волосами, у которых в спрятанных за спину руках изображались золотое яблоко и виноград с золотым листом как символы красоты и плодородия.

Спорыш тесно связан с божественным началом. Помимо приведенного выше приговора-молитвы из Дмитровского края об этом красноречиво говорят такие русские поговорки, как «Без Божьего благословенья ни в чем спорыньи не жди», «Вложи Боже споры, и в скирдах и в сборе!», равно как и генетически родственное с последним и украинское выражение «Спори, боже, хлiба-соли и всього доволь». Если эти восточнославянские примеры, записанные в XIX в., связывают спор с хлебом, то средневековое западнославянское язычество фиксирует еще более архаичный пласт представлений, когда божество было связано не только с возделываемой человеком, но и с дикорастущей растительностью. В Житие Оттона рассказывается, как в городе Велегоще местный жрец, решив напугать народ перед приездом христианских проповедников, спрятался в кустах и сказал проходившему мимо путнику: «Стой, человек, и внемли моему слову! Он сказал ему: я бог твой, я тот, который облекает поля травою и леса листием; плоды земли и древес и стад и все, что служит человеку, все в моей власти: даю поклонникам моим, отымаю у противников моих. Скажи народу в Велегоще не принимать чужого бога». Имя бога, от лица которого жрец обращался к прохожему, в Житие не названо. А. Гильфердинг считает, что это был Святовит, П.С. Ефименко и Н. Кареев полагают, что это был Яровит, однако оба бога обладали ярко выраженными солярными чертами.

Этот славянский обряд я разработал на основе родового обряда бурханистов, побывав в деревне Бичикту-Боом, Каракольской долины.

На закате, когда коло уже почти ушло за горизонт, нужно выйти в поле или на холм и найти там ветвистое дерево. Желательно сделать это заранее и расположить вблизи этого дерева камень (у нас Алатырь, а в бурханизме "тагыл"). Обойти древо с горящих в кадиле или в руке полынью, чабрецом, мятой, чертополохом, Так-же заранее нужно заготовить наузы (разноцветные ленты: две синих, две зеленых, две красных и две желтых - как символы четырех стихий и одну белую - символ рода людского).

Еще одним примером смешения представлений о Матери Сырой Земле и матери бога христианской религии является смоленская легенда о Меркурии, в которой Богородица помогла этому воину спасти город от нашествия татар. Показательно, что богоматерь описывается с ярко выраженными солярными чертами: «Прииде святый на место идеже повеле святая Богородица, и ту победил много вой татарских... И бе виде жену превелику и пресветлу солнцеобразну с множеством вой небесных, и ужасошася, вскоре отбежа от нас. Шаташася безумнии в молве горкаго своего злаго неверия, яко провидели Госпожю Богородицу, паче солнца сиящу и помогающу своему угоднику...» Однако, как отметил Ф.И. Буслаев, в одном из вариантов легенды Меркурий бьется не с татарами, а с печенегами, а вместо Богородицы там фигурирует Мать Сыра Земля, что свидетельствует о более ранней, языческой основе смоленского предания. В этой легенде она в буквальном смысле выступает как мать людей и ходатай за них перед богом: «И восплакалась тогда земля, как чадолюбивая мать, видя ту беду, бывшую на всех странах христианских. (...) И видя все то, общая наша мать земля вопияла своим голосом и стонала: «О сыны русские! Как же мне оставить вас, о любимые мои дети, прогневавшие Господа своего, и моего Творца Христа Бога! Вижу вас отторгнутых от моей пазухи, и, судом божиим, в поганские руки немилостивно впадших и рабское иго имущих на своих плечах.

На протяжении веков на Руси сохранялась традиция клясться землей как одним из самых высших начал. Автор поучения против русского язычества «Беседа Григория Богослова об испытании града» пишет: «А инъ градъ чьтетъ; овъ же дрьнъ въскроущь на главе покладая, присягоу творить. Овъ присягы костьми человечами творить». Согласно этому свидетельству, присягу на Руси совершали, либо положив на голову вырезанный кусок земли с травой, либо на человеческих костях. В актах XVII в. упоминается следующая процедура определения границ земельных владений: «Пронька Михайловъ, положа земли на голову, ту спорную землю обошелъ, и межу им впредь учинили, куда шелъ Пронька Михайловъ». Еще в XIX в. «...в Рязанской губ. один простолюдин, оспаривая принадлежность луга, вырезал дернину, положил ее на голову и, оградясь крестом, клялся перед свидетелями, что если право свое на покос он утверждает ложно, то пусть самамать-родная земля прикроет его на веки.

На основании устного народного творчества Г. Федотов сделал важное наблюдение о тесной связи Матери Сырой Земли с нравственным началом в глазах нашего народа: «Можно сделать попытку определения особого нравственного закона Земли, который, войдя в круг христианских представлений, тем не менее сохранил следы древней натуралистической религии наших предков. В приведенных стихах об исповеди земле «молодец» кается в трех грехах:

Я бранил отца с родной матерью...
Уж я жил с кумой хрестовою...
Я убил в поле братика хрестового,
Порубил ишо челованьице хрестное.

Как следует из самого ее устойчивого именования в русской народной традиции, Земля является в первую очередь Матерью. Чьей же Матерью считалась Земля? На этот вопрос нам помогает ответить записанная еще в XIX в. в Нижегородской губернии песня- заклинание, с которой перед сбором лекарственных трав крестьяне обращались к земле:

Гой, земля еси сырая,
Земля матерая,
Матерь нам еси родная!
Всех еси нас породила,
Вспоила, вскормила И угодьем наделила;
Ради нас, своих детей,
Зелий еси народила,
И злак всякий напоила Польгой беса отгоняти И в болезнях помогати.
Повели с себя урвати Разных надобьев, угодьев,
Ради польги на живот.

Как видим, согласно этому, уходящему в глубь веков представлению, Мать Сыра Земля оказывалась матерью не только для населяющих ее людей, но и для произрастающих на ней трав. Очевидно, персонификация ее в качестве богини произошла довольно рано. Приводившиеся выше археологические данные свидетельствуют о существовании женских божеств еще в эпоху палеолита.

Дар за дар, отозвался Камал, риск за риск: обычай для всех один!
Дж.Р.Киплинг, «Баллада о Востоке и Западе».

Вопрос о жертвоприношениях является ещё одним увлекательным вызовом для современного язычества. И ещё одним свидетельством того, что без обращения к древней традиции, без анализа и примерки на себя миропонимания наших предшественников язычество остаётся лишь интеллектуальной игрой. Ведь с точки зрения человека эпохи «рационализма» и товарно-денежных отношений, сам факт отдачи чего-то в жертву божеству (как и проведение ритуалов в целом, сезонных или окказиональных) воспринимается либо как постановочное действо из соображений «общепринятого этикета» при контакте с сакральным, либо как сделка в стиле «я — тебе, ты — мне». В первом случае возникают мысли об условности и необязательности обряда, во втором — что те, к кому мы обращаемся, от нас в чём-то зависят: мы ж им платим, практически нанимаем!

О том, что подобные представления существовали и в славянском язычестве, говорит уже этимологическое родство слов змея и земля, показывающее, что это пресмыкающееся было связано с Матерью Сырой Землей. Слово змея является общеславянским: укр. змш, змш, др.-русск. змии, род. п. змия, болг. змия, змей, сербохорв. змща, змгу, род. змгуа, словен. zmija, zmaj, род. п. zmaja, чеш. zmije «гадюка; змея, ехидна», слвц. zmija наряду с чеш. zmek «дракон», польск. zmija, zmij «змей, змея», в.-луж., н.-луж. zmija). Лингвисты считают, что оно образовано от слова земля и табуистически обозначало «земной, ползающий по земле», сопоставляя его по принципу образования с алб. dhemje, dhemize «гусеница» при dheh «земля». Отразились эти представления и в вышивке: «Змеевидный орнамент... — змеиный узор встречается в сольвычегодекой вышивке головных уборов.