Сентябрь 2016 — Мастерская Леля

Понятие «модель мира» является одним из наиболее актуальных в современной философско-культурологической аналитике. Это объясняется, в частности, стремлением реконструировать специфику мировоззрения отдельных этносов и воссоздать систему символических образов (вербальных и пластических), воплощающих мировидение и мировосприятие этнического сообщества в историко-культурной синхронии и диахронии (А. Косарев, В. Топоров).

В нашей статье под моделью мира будет пониматься следующее: «Это сокращенное и упрощенное отображение всей суммы представлений о мире внутри данной традиции» [1. С. 197].
Основной задачей исследования является анализ семантики в прозаических жанрах русского фольклора (волшебной сказке и заговоре).

Поскольку они неоднократно фигурируют вместе с Родом, определение места в пантеоне и функций последнего поможет нам лучше понять и образ связанных с ним рожаниц. Как известно, в своих исследованиях академик Б. А. Рыбаков объявил его верховным божеством древних славян, по значимости сопоставимым с библейским Саваофом, за что был подвергнут критике Л.С.Клейном. Если обратиться к первоисточникам, то из них следует, что этот бог, с точки зрения язычников, имел самое непосредственное отношение к появлению детей, и христианский автор опровергает это мнение: «...то ти не Родъ, сЪдя на вздусЬ мечеть на землю груды и в том раждаются дЪти, и паки аггъли вдымаеть дупло...» Автор упомянутого выше «Слова св. Григория» считал Рода заимствованным извне богом и отождествляет его с египетским Осирисом, которому почему-то первыми начали поклоняться не египтяне, а халдеи, т.е. жители Месопотамии: «древле халдЪи и начаша трЪбы творити своими бгома родоу и рожаници по того рождению проклятого и сквьрньнаго ба ихъ. (....) Оттуда же начаша елини ставши трапезоу родоу и рожаницямъ таже егюптяне. таже римляне, даже и до словенъ доиде». Однако эта несообразность получает свое объяснение, если мы примем во внимание, что культ Рода и рожаниц, как это следует из других поучений, был связан со звездами.

На протяжении нашего исследования мы уже неоднократно встречались с тем, что древнерусские поучения упоминанают каких-то рожаниц. Согласно достаточно условной периодизации славянского язычества в «Слове св. Григория о том, како первое погани суще языци кланялись идоломъ» поклонение им предшествовало культу бога-громовержца: «И ти начаша требы класти роду и рожаницам преже Пероуна, бога ихъ». В списке этого слова в Паисевском сборнике содержится одна интересная подробность, позволяющая пролить свет на характер этих персонажей: «Откуду iзвыкоше елени класти требы Артемиду i АртемидЪ, рекше Родоу i РоженицЪ». По аналогии с покровительствовавшей родам греческой богиней Артемидой христианский автор придумал никогда не существовавшего Артемида, чтобы создать соответствие славянскому Роду, но, если не считать данной неточности, этот древнерусский текст показывает природу рожаниц. Эта деталь была вполне ясна уже И.И. Срезневскому еще в середине XIX в.: «Сравнение Рожаницы с Артемидой-Дианой в Паисиевском слове Григория еще более определяет славянский миф. Эта богиня греков и римлян была представляема покровительницей жен, бабкой и кормилицей, хранительницей целомудрия жен. Греческие невесты перед браком приносили жертвы ей, Юноне и паркам. Как богиня судьбы и вместе родов, то покровительствующая, то враждебная родильницам, она считалась помощницей матерей, разрывающей пояс родильниц, помощницей родов, и вместе с тем — доброй пряхой, следовательно, как будто одною из парок, которые заведывали, как известно, нитями жизни человеческой».

Под именем «убогого дома» в старой Руси разумелось нечто вроде общественного погреба для трупов заложных покойников. Обыкновенно за городом, или на самой окраине города, выкапывалась большая яма; над нею возводилась легкая постройка, сарай; крайне редко устраивался тут же храм; много чаще при убогих домах строились особые помещения для сторожа, так называемого божедома. В ямник убогого дома свозились трупы всех заложных покойников, в частности: трупы убитых, умерших скоропостижно от морового поветрия, трупы бездомных скитальцев, коих некому было похоронить, и вообще всех умерших без церковного покаяния, а иногда также и трупы иноверцев. Трупы эти складывались в ямнике убогого дома не отпетыми и без гробов; здесь они закрывались рогожами, но отнюдь не засыпались землею.

Месть со стороны непогребенных заложных покойников особенно опасна для земледельческого народа летом, во время созревания хлебных злаков: бродя по полям, мстительные заложные покойники легко могут истребить хлебные посевы. Лучшим средством для предохранения полей от такой мести со стороны заложных покойников было бы, конечно, погребение этих покойников: предоставление им погребальных почестей должно успокоить их неудовлетворенные души и примирить с живыми людьми. Но, как мы только что видели выше, и это погребение заложных покойников было весьма опасно для тех же самых полевых посевов. От этой двойной опасности наши предки избавлялись таким образом: трупы заложных покойников, как уже сказано, не хоронились в могилах и выбрасывались на поверхность земли, но позднею весной, когда весенние холода были уже не опасны для полевых посевов, а именно — перед временем цветения хлебных злаков, — в честь непогребенных заложных покойников устраивалась особая, торжественная и пышная, похоронная тризна;

Особая модель двустороннего мистического общения человека с мифологическими персонажами может быть отмечена в гадательных ритуалах. Поскольку для угадывания будущего, как повсеместно считалось в народе, необходимо посредничество духов, персонажей нечистой силы, душ умерших, — первый этап гаданий сводился чаще всего к установлению контакта с потусторонним прорицателем. В качестве условий, способствующих этому, выступают такие действия, как: выбор особых мест для гадания, осмысляемых как "нечистые" или расположенные в сфере пограничного пространства между "своим" и "чужим" мирами (баня, овин, хлев, подвал, чердак, сени, порог дома, печь, забор, ворота, места возле источника, проруби и колодца, перекресток дорог, межа, кладбище и т.п.);

Представления о проникновении мифологических персонажей в тело человека (что вызывает, как считалось, разного рода болезни, психические расстройства, состояние одержимости) занимают особое место в системе славянских верований. Это один из немногих демонологических мотивов, одинаково широко распространенных как в письменной средневековой традиции, так и в фольклорных текстах и верованиях. Согласно народным представлениям, нечистые духи проникают в непокрытые и не благословленные напитки и кушанья, а затем проглатываются человеком.

Действия нечистой силы, направленные на человека, группируются по двум основным разделам:

Чрезвычайно распространены были представления и о том, связанная с Пятницей вода обладает целебной силой, в первую очередь отглазных болезней. Такой, например, считалась дождевая вода, собиравшаяся в камне-следовике, с которого, по преданию, Пятница вскочила на находящуюся в Ильешах березу, спасаясь от черта. Около реки Меты, возле погоста, так и называемого «Пятницей», местный родник прославился бесчисленными случаями чудесного исцеления больных. Однако иной раз лечебная сила святой связывалась и с деревьями. Так, в житии Адриана, пошехонского чудотворца (ум. в 1550 г.) написано: «Бысть некогда в пошехонском пределе, при реках Ияре и У ломе, церковь св. пророка Илии и тамо ростяще древо, зовомое рябиною.

Нарушение запретов могло сурово наказываться. Так, в Ярославской губернии бытовала быличка про женщину, которая пряла и ткала в пятницу, и которую явившаяся ей. Пятница в наказание до полусмерти истыкала железной спицей: «Тыкала, тыкала, пока до полусмерти не истыкала. Утром нашли бабу всю в крови и насилу в чувство привели. Да только с тех пор баба по пятницам уже работать — ни-ни: стала почитать праздничный-то день». «Столь же распространен и другой рассказ, в котором обиженная пятница превратила «бабу-непочетницу» в лягушку — с тех пор, будто бы, и лягушки на земле пошли». Данный сюжет выводит нас как на связь женских божеств с пресмыкающимися, так и перекликается с образом Царевны-лягушки русских сказок. Еще более явно эти архаичные представления выступают в болгарских поверьях, согласно которым Пятница может принимать облик змеи и в таком виде являться в дом, где живет нарушившая запреты женщина. А.Н. Афанасьев указывает на возникновение одного ритуального запрета, который чрезвычайно распространен у всех восточных славян: «По народному объяснению по пятницам не прядут и не пашут, чтобы не запылить матушку-Пятницу и не засорить ей кострикою и пылью глаз». По легенде, бабе, которая пряла в пятницу, явилась св. Пятница и запорошила ей очи, но затем смилостивилась и вернула ей зрение. По народным поверьям, отмечает С.В. Максимов, у того, кто прядет в пятницу на том свете слепы будут отец с матерью. Весьма показательно, что это объяснение табу, генетически восходящего к Мокоши, относилось и к Богородице, свидетельствуя о теснейшей связи и взаимозаменяемости в этом плане обоих женских христианских персонажей: «В других местностях поверье, соединяемое с матушкой Пятницею, относят к Пречистой Деве;